И даже в шаге от третьей мировой

28 августа свое 70-летие отмечает статс-секретарь — заместитель председателя ДОСААФ России, ветеран Воздушно-десантных войск, генерал-лейтенант, доктор политических наук Николай Стаськов.

По примеру брата
— Николай Викторович, вы родились на Смоленщине вскоре после окончания Великой Оте­чественной войны, когда все вокруг еще о ней напоминало. Насколько это повлияло на решение избрать военную стезю?
— Наверное, это было основным фактором, потому что все население Смоленской области, как и других западных областей страны, испытало войну на себе. Те, кто остался жив, только и говорили о тех тяжелых годах, о погибших. У меня мама подростком побывала непосредственно в Германии — на самой крайней точке, есть такой остров Рюгген. Тогда много молодежи, которая не воевала или не ушла в партизаны, было угнано в Германию на принудительные работы.
Естественно, близость завершившейся войны проявлялась в детских играх, в общении с земляками, в организации мероприятий в школе. Слушая рассказы старших, мы, мальчишки, думали о том, что пойдем защищать Родину. И для ребят, выпускников десятых классов, было характерно выбирать именно военное училище.
— А где вы оканчивали школу?
— Я окончил Красновскую среднюю школу, станция Красное — это на границе с Белоруссией. Так вот, все парни шли в военное училище, если только по каким-то медицинским параметрам их не отсеивали. По сей день созваниваемся со сверстниками, у нас семь генералов вышло из стен средней школы. Сколько офицеров — даже не могу назвать точную цифру, их очень много.
В жизни все определяется какими-то конкретными моментами. Последствия разрушительных войн, видимо, оставили отпечаток не только в умах, но и в генетике. Никуда не деться от прошлого, и в сознании все было заряжено в этом направлении — Родину защищать.
— Почему решили стать именно десантником?
— Мой старший брат Александр пошел в десантники, и я решил идти по его стопам. Он бредил Воздушно-десантными войсками, два раза поступал в училище, но безуспешно, и только после срочной службы был зачислен с третьей попытки. Однажды я пришел на танцы, а он был в отпуске — высокий, с погонами, петлицами. Увидел — и как-то в душу запало. Но трудно объяснить, почему ВДВ стало и моим направлением. Я в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище поступил с первого раза. И так получилось, что брат старше на пять лет, а разница между нами — один курс.
— Куда попали после выпуска?
— В Прибалтику, в город Каунас. От командира взвода до комбата служил в 108-м полку 7-й гвардейской дивизии ВДВ, ее впоследствии вывели в г. Новороссийск. Потом вернулся в те края уже команди­ром 44-й учебной воздушно-десантной дивизии.

Обучить войсковой разведке
— Между двумя этими периодами была командировка в Эфиопию. Расскажите о ней.
— Командиром разведроты направили в Эфиопию, нас было десять человек, преимущественно офицеры. Заместитель командующего ВДВ генерал-лейтенант Петр Егорович Чаплыгин был главным военным советником.
В Аддис-Абебе нам сразу поставили массу задач, в том числе готовить соответствующее подразделение. Страна воевала и с Сомали, и с Эритреей, тогда эта территория на побережье Красного моря была частью федерации. Эритрейцы — хорошо подготовленные воины, и никогда правительственные войска­ не ступали на их землю.
В Эфиопии тогда к власти пришел Менгисту Хайле Мариам, который на заседании госсовета расстрелял его участников. А затем объявил, что страна идет по социалистическому пути развития. Наша страна помогала Сомали, но Леонид Ильич Брежнев переориентировался на помощь Эфиопии: с одной стороны, поскольку она выбрала социалистический путь развития, с другой — потому что население составляли христиане. Из Сомали отозвали советников, в помощь Эфиопии прибыли кубинские войска, и буквально за несколько месяцев территория, занятая сомалийцами, была освобождена, а проблема в целом решена.
Там есть точка, где сходятся границы трех государств — Эфиопии, Сомали и Кении. И вот меня как военного специалиста доставили на вертолете, и мы вместе с эфиопским министром подняли флаг на границе, за которую были вытеснены сомалийские войска.
— Стало быть, оставался только эритрейский фронт…
— Там так не получилось. Эритрейцы прижали нас к морю, оставалась лишь небольшая полоска прибрежная, и разделяли ее пять дорог по соляным копям. Дороги были заминированы, а соляные копи — как болота, по ним технике пройти нельзя. Поэтому мы могли удерживать эту полоску, но противником все было пристреляно — не успевали один залп сделать, как тут же нас накрывали минометным огнем. При огне с моря из-за большой качки точности не было.
Готовили морскую и наземную операцию, чтобы расширить плацдарм и захватить город Массауа, потому что он в основном у них находился и лишь часть — в наших руках. Проводили разведку боем, я организовывал подготовку разведчиков для работы в тылу противника, чтобы они оттуда передавали данные. Войсковой разведки у Эфиопии не было, они не понимали: «Как так, допрашиваете пленного, он враг, он вас обманет…» Вот такое у них представление было. Поэтому существовала только агентурная разведка, за деньги, там так все решалось. Но когда отправляли людей в тыл и там наращивали усилия войсковой разведки, вроде нормально все получалось.
Еще запомнились сражения за город Асмара, там были сосредоточены основные боеприпасы, и за него шла большая война. Эритрейцы доставляли много неприятностей, противоборство двух сторон шло интенсивно.
— Потери боевых товарищей довелось пережить?
— Нас было десять человек, двое погибло. Начальник разведки полка летал на Ми-8 над территорией Сомали, чтобы наносить цели на карту. В очередной раз вылетел, возвращался обратно, и вертолет сбили, упал на территории Сомали. Сначала майор считался пропавшим без вести, узнали уже потом. Прапорщик подорвался на мине. И еще был случай, когда радиоразведчик попал в плен к партизанам, но с помощью кубинцев его обменяли.

Исключение из правил
— Уже в Вооруженных Силах Российской Федерации вам тоже довелось немало времени провести за пределами страны в должности заместителя коман­дующего ВДВ по миротворческим операциям. Где было сложнее всего?
— Везде было непросто — и в Абхазии, и в Южной Осетии, и в Югославии. На Балканах это происходило во взаимодействии с войсками НАТО. Американцы, как всегда, нашли крайних — сербов. А хорваты у них считались как бы нейтральными. Но тут была историческая трещина, связанная со Второй мировой войной: одни были на нашей стороне, другие — на стороне немцев.
Хорватия по своим границам имела компактные сербские поселения. Сначала была операция ООН для того, чтобы защитить сербское меньшинство. Но натовцы сделали следующее. Они дали время, чтобы хорваты создали свою бронетанковую армию. Затем была проведена соответствующая информационная обработка — якобы ооновские войска не выполняют своих задач. И вот хорватская армия, чтобы убрать сербские поселения, в течение трех суток прошла по этим территориям, смяв части ООН. Мир поохал-поахал, но прав тот, у кого больше сила. Хорватию практически очистили и от сербов, и от ооновских войск.
— Какова при этом была роль российского контингента?
— Остался один сектор, где стоял наш батальон. Там тоже готовилась серьезная операция. Мы перекрасили свою технику, проинструктировали водителей и механиков-водителей, подготовили хороший контрудар на случай, если противник серьезно вклинится в оборону. Я предпринял даже такую попытку: там основная сельскохозяйственная культура — кукуруза, и мы ее выкосили в шахматном порядке, сделали засады для танков. Плюс рассчитывали на артиллерийскую поддержку из Большой Сербии.
В конечном счете хорваты не решились на активные действия, хотя уже было объявлено время начала операции. Представители разных штабов приезжали, убедились, что там они получат здорово и навряд ли выполнят задачу. И в результате отказались от силового способа решения там, где стоял наш батальон.
— Но территория потом все равно отошла к Хорватии?
— Было принято политическое решение. Если говорить в целом, а я занимался этим вопросом, то все замороженные конфликты обычно решались силовым путем. Политическим, мирным — это от лукавого. Возьмите недавнюю ситуацию: азербайджанцы подготовились, смяли армянскую армию, захватили территорию — и все. А потом уже туда были введены миротворческие силы, чтобы конфликт далее не распространялся.
И вот по этому пятачку, который сербы контролировали с помощью нашего батальона, было принято решение мирно передать территорию. Сначала вывели артиллерию, затем разоружили войска, ввели по периметру нейтральную полицию, которая обеспечила исход населения. Те, кто знал, что придут хорваты и с них спросят, ушли в Большую Сербию. Другие — а там много семей смешанных — остались. В дальнейшем были объявлены и организованно проведены выборы, сформировалась местная власть. Наверное, в современной истории это единственный подобный случай.

Легендарный марш-бросок
— Говоря о балканских событиях, не могу не задать вопрос о марш-броске сводного батальона ВДВ, входившего в состав международного миротворческого контингента, в город Приштина.
— Это 1999 год, другой отрезок времени. Я уже закончил миротворческую деятельность и находился на должности начальника штаба — первого заместителя команду­ющего ВДВ.
Уникальность операции в том, что о ней даже в высших эшелонах власти знали только несколько человек, дабы избежать утечки информации. Работали через штаб ВДВ, через меня, была создана группа. Я напрямую руководил нашей бригадой, находившейся в Боснии и Герцеговине, имел все каналы связи. Была поставлена задача вывести батальон из-под носа американцев, которые расположили разведку прямо рядом со штабом бригады и контролировали ее полностью. Мы не могли действовать отдельно, потому что в составе многонациональных сил под эгидой НАТО выполняли определенную задачу в назначенном районе.
А ситуация была такая. Натовцы должны были занять Косово по своим секторам, и громадная военная машина при поддержке вертолетов двинулась в том направлении. Наш батальон должен был их опередить и занять ключевую точку на аэродроме Слатина.
Собрали колонну, в основном машины на колесной базе БТР-80 и «Урала», чтобы обеспечить большую маршевую скорость. Я приказал оставить тылы, чтобы они не тормозили движение. Там хорошие дороги, и более 600 километров колонна прошла форсированным маршем. Если машина ломалась, ее брали на крюк, чтобы не останавливаться и обеспечить скорость. Была только дозаправка. Мы успели обойти натовцев, и весь мир узнал из сообщений Би-би-си, что «русские вышли на аэродром».
— Кто из должностных лиц был посвящен в детали операции?
— Наш министр обороны не знал, министр иностранных дел тоже. Знал только начальник Генерального штаба, и, естественно, все делалось с разрешения Президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина.
В три часа ночи, когда мы уже выдвинулись на аэродром, поступила команда: «Стой! Назад! Развернуться!» В высших эшелонах власти дрогнули, так получается. Но мы просто не могли это сделать. Я смотрел кадры, как народ ликовал, когда батальон вошел, повернуть его было невозможно.
И вот прибыли натовские вой­ска, увидели, что российские десантники ощетинились и готовы дать бой. И британский генерал Майкл Джексон произнес замечательную фразу: «Я не буду развязывать третью мировую войну». Он понимал, что мы не оробеем, не отступим. Хотя все политики с пеной у рта требовали сбить батальон с плацдарма силовым путем. Но военные оказались мудрее. А если бы там началась мясорубка, то цепная реакция пошла бы дальше по территории Европы.
Это было очень-очень серьезно. К счастью, генерал Джексон поступил благоразумно, не было никаких выстрелов, мирно разошлись. А потом уже состоялись переговоры — определить российским миротворцам место и роль. Вначале натовцы не видели нас, потому что мы настаивали на том, чтобы не проводить силовую операцию, а решить вопрос политическим путем. Тогда они сказали: «Если вы не желаете, мы сами проведем». Поэтому должен был совершиться такой марш-бросок, на грани фола, чтобы с Россией начали считаться. И наши миротворцы получили сектор, за который несли ответственность.
А еще я так понял, что был единственным среди наших должностных лиц, кто отдавал все приказы письменно, шифром. Остальные ни одного слова на бумаге не оформили, говорили по телефону. И если бы развязалась третья мировая, я оказался бы крайним…

Без Осоавиахима не победили бы в войне
— Николай Викторович, в юном возрасте вам приходилось соприкасаться с ДОСААФ?
— Я не сталкивался с добровольным обществом, в нашем населенном пункте не было соответствующей организации. Они создавались там, где большая численность населения, с которым можно работать.
— А будучи командиром подразделения, могли сразу определить, кто из новобранцев прошел школу ДОСААФ, а кто нет?
— Естественно, каждый офицер, когда начинает учить молодое пополнение, видит, кто чего стоит: держал ли в руках оружие, умеет ли стрелять, прыгал ли с парашютом… Все это видно невооруженным глазом.
— Наверное, не всем читателям понятно, какие функции в оборонной организации ложатся на статс-секретаря.
— Статс-секретарь прежде всего отвечает за военно-патриотическое воспитание, подготовку к службе в армии и защите Отечества. Вот те основные задачи, выполнение которых он курирует. Мне подчинен соответствующий департамент военно-патриотического воспитания. Готовим планы, определяем крупные мероприятия, организуем их, но основная работа заключается в повседневной деятельности воспитания будущих солдат, будущих специалистов, которые придут служить в армию.
В каждом из региональных отделений ДОСААФ есть человек, который отвечает за военно-патриотическую работу. Она идет именно через педагогов, инструкторов, которые ведут подготовку по ВУС и прививают военную патриотику. Ведь в основном наши кадры — бывшие военные, которые несут понимание, как это должно быть.
Проникая во все организации, общественные или производственные, мы должны создавать первичные структуры ДОСААФ. И через них входить в коллективную работу по военно-патриотическому воспитанию.
Все это уже было испытано до начала Великой Отечественной войны и оправдало себя на 200 процентов. Если бы не было такой организации, мы бы не победили. Всего за годы войны организации Осоавиахима обучили военным специальностям более девяти миллионов человек. У нас столько техники не было, сколько специалистов. Да, их нужно было доучивать на определенных типах самолетов и другой технике, но они уже имели базовые знания, чтобы воевать. А противовоздушная, противохимическая оборона? Наблюдение, оповещение, камуфлирование было так здорово организовано, что из Лондона в Москву прилетали за опытом.
Я считаю, что важнейшую роль в становлении нашей организации сыграл глава Совнаркома Алексей Иванович Рыков, которого первый съезд Осоавиахима избрал председателем. Он понимал, что нужно создавать целые направления — и авиационное, и танковое. Сделать из молодых людей инженеров, конструкторов, которые могли бы двинуть наше развитие, экономику и в военном направлении. Было мало времени, но он сумел это сделать. Подключил, пользуясь властью, всех должностных лиц. Рыков был настолько дальновидным политиком, что первым делом на съезде объявил: в Европе зреет фашизм, и Советский Союз столк­нется с ним в военном противостоянии. И призвал: «Кто не состоит в Красной Армии — пусть идет в ряды Осоавиахима, и всегда будет готовым к обороне СССР».

Выбирая формы и методы
— Я как-то освещал Кубок ДОСААФ России по комплексному единоборству, имевший международный статус. Вы открывали эти соревнования. Работа с партнерами из стран СНГ тоже входит в круг ваших задач?
— ДОСААФ в странах СНГ сохранился — немножко в разных государственных формах. Везде есть свои оттенки, к примеру, Россия поменяла социалистическую форму управления, а Белоруссия сохранила, там все централизовано. Но мы все оказались настолько близки, что часто встречаемся, взаимодействуем. Создали организацию ДОСААФ стран СНГ, и сейчас на очередной пятилетний срок ее возглавляет председатель ДОСААФ России Александр Петрович Колмаков. Собираемся, проводим соответствующие мероприятия, делимся опытом. Нормально дружим, двигаемся вперед в своем развитии, выполняем задачи. А они у нас одинаковые: военно-патриотическое воспитание, подготовка к службе в армии — это было и есть.
— Но все же невозможно представить, чтобы в прежние времена во время комплексного пробега «С востока на запад России» передавались с этапа на этап частицы пледа цесаревича Алексея…
— Мы сейчас используем разные формы, методы, способы военно-патриотического воспитания с целью сплочения народа. Нужно, чтобы народ шел к нам. Да, изменилось очень многое, что было при советской власти. Менялись времена и отношение к ДОСААФ, кто-то хотел развалить оборонную организацию, но не смог этого сделать. Россия поменяла свой государственный и экономический строй, у нас нет той мобилизационной готовности. Советский Союз входил в единый военный социалистический лагерь. А сейчас на что-то нужно опереться. Того, что было при СССР, нет. Сейчас вопрос стоит, как использовать ДОСААФ России в случае неблагоприятного развития событий, как обеспечить территориальную оборону, как создать мобрезерв. Эти вопросы никто не сбрасывает со счетов, и мы, как военная организация, которая имеет структуры во всех субъектах Российской Федерации, должны нарастить усилия.
— В год 90-летия добровольного общества вы сказали, что ДОСААФ России в течение десяти лет может выйти на уровень ДОСААФ СССР, если государство поставит такую задачу. Прошло четыре года. Цель достижима?

— Главный вопрос в ближайшее время — вопрос реформирования, потому что по сути организация общественная, хотя и называемся общественно-государственной. Мы зарабатываем средства, проводя занятия, готовя специалистов, а для государства выполняем заказ на подготовку специалистов по ВУС. Мы не утрачиваем позиций, востребованы, а самое главное — это глубоко понимают министр обороны России генерал армии Сергей Кужугетович Шойгу и его заместители. Наверняка будут найдены новые направления и соответствующие задачи, чтобы мы еще больше работали на защиту Отечества.
Вел беседу Георгий МОРОЗОВ.